Человек: 1. Теория большого надувательства - Олег Мухин

ленивых волнах, слепило глаза. Реджинальд Мотерс, многократно менявший своё имя на новое в зависимости от имён прежних владельцев тел, с наслаждением пил крепкий чай с лимоном, размышляя о чём-то своём.

Ни с того, ни с сего с моря подул сильный ветер, и маленькая фиолетовая туча, невесть откуда взявшаяся, закрыла солнце. Закапал дождь, но тут же закончился. А перед взором Реджа предстало необычное зрелище. Две колоссальные радуги, переливаясь яркими красками спектра, висели в небе. Две радуги сразу! «Что-то я такого природного явления за все свои бесчисленные жизни не припомню. Может, это знак свыше? Предзнаменование? Наверное, не будет больше снега, а будет ранняя весна», – подумал он и улыбнулся.

Часть четвёртая

Человек

Оранжевое солнце, оранжевое море,

Оранжевые пальмы, оранжевый салют,

Оранжевые люди в оранжевых одеждах

Оранжевые песни оранжево поют…

Ха! Я покажу этим собакам, какой я покойник!

Я царь, я раб, я червь, я бог!

1

Мне так понравилось представление, что я пошёл на концерт и на следующий день, правда, билетов в кассе уже практически не было, и мне досталось место в самом последнем ряду. Однако Реджу я звонить не стал, не хотел его беспокоить из-за такого

пустяка, тем более, что я обладал способностью видеть очень далеко. Но всё равно с Реджем мне необходимо было встретиться, поскольку, во-первых, вопросов к нему накопилось предостаточно, а, во-вторых, я рассчитывал на то, что он не просто на них ответит, но, возможно, и поучаствует в расследовании. Посмотрев представление, я понял – такую вещь мог создать только человек, которого искренне не устраивает существующее положений вещей, человек переживающий, человек мучающийся. Похоже, он именно тот, за кого себя выдаёт. Похоже, это Реджинальд Мотерс и есть. Я решил дать ему отыграть последнее шоу турне – пусть его голова будет занята исключительно концертом —, а уж потом лезть к нему со своими заморочками.

Амфитеатр был забит до отказа. Когда я вошёл, освещение ещё горело, но пульсация сердца уже звучала на полную мощность. Монотонный ритм басового барабана создавал отличную иллюзию. До начала действа зритель-слушатель невольно включался в процесс. А потом невидимый режиссёр медленно потушил свет, и аудитория погрузилась в абсолютную темноту. Ни огонька, ни вспышки – лишь пульсация крови, идущая со всех

трехсот шестидесяти градусов. Зал притих – что будет дальше?

Затем раздался резкий, оглушающе-громкий взрыв на сцене, и сцена ожила, и синими жутковатыми щупальцами потянулись в небо лазеры, и грянула музыка, и в ослепительно белом пятне прожектора откуда-то из-под земли стал медленно выползать Редж, в военной форме, с нашивками на груди и на рукавах, с генеральской фуражкой на голове, в тёмных солнцезащитных очках, с гитарой-автоматом наперевес.

Толпа взревела. Толпа начала скандировать: «Аммагамма! Аммагамма!» А этот самый Аммагамма ухватился обеими руками за микрофонную стойку и начал петь первую песню. Я дал увеличение, приблизил к себе лицо Реджа. Я даже мог заглянуть ему в рот. Вот только в черепную коробку влезть не было никакой возможности. Да, постарел он, ничего не скажешь. Шевелюра поседела, складки изрезали лицо, да и двигаться по сцене он стал как-то тяжеловато. Годы берут своё. Единственно, что осталось прежним – ну почти не изменилось —, так это его голос. Он по-прежнему силён, по-прежнему энергичен, всё с теми же характерными придыханиями, такой же своеобразный и

неповторимый, такой же специфичный; правда, как не мог Редж брать высоких нот, так до сих пор и не научился.

Держась от него в отдалении: лично не встречаясь, а лишь слушая музыку, или иногда просматривая редко выпускавшееся видео, я всё время задавался вопросом, почему он взял себе этот псевдоним. Дело в том, что не только я, но и поклонники Аммагаммы, понятия не имели, что означает это странное слово. Ходили слухи, что вроде бы именно так на жаргоне гробокопателей называется сексуальный акт с мертвецом. Однако ни один репортёр музыкальных журналов так и не удосужился почему-то взять интервью у какого-нибудь гробокопателя, чтобы проверить данную версию. А сам Аммагамма отказывался

открывать тайну сценического имени, всегда уходил в сторону от этого щекотливого вопроса, загадочно ухмылялся. Как бы там ни было, соответствовало ли толкование слова «аммагамма» тому смыслу, о котором ходили слухи, или нет, но для меня это сочетание букв означало матюк, благодаря которому Редж как бы посылал на фиг всё то, что его не устраивало в окружающем мире, и что он едко высмеивал в своих текстах.

В первой песне он пел о голодных и нищих, о богатых и сытых, а вспыхнувшие видеоэкраны, кольцом расположенные по всему периметру амфитеатра, дополняли стихи документальными чёрно-белыми кадрами исхудавших, с распухшими животами людей, на которых садились мухи и которые даже не отгоняли их, и цветными яркими картинками очень толстых, лоснящихся от сальных выделений физиономий, с большим аппетитом и в огромных количествах поедающих всевозможные деликатесы. И те, и другие имели право на жизнь. Однако голодные должны были умереть, а сытым было абсолютно всё равно, что произойдёт с голодными.

Я вспомнил где-то прочитанное мной высказывание Реджа: «Мне стыдно жить в мире, где каждый день от голода умирают люди. Мне стыдно за большинство, которое допускает это». А мне было стыдно за нас, бессмертных, которые так и не сделали

прекрасный новый мир, которые потеряли контроль над ситуацией, которые опустили руки, которые разбрелись по планете, которые берут напрокат тела людей и погрязают в

пороках. Правда, не все. Но большинство. Редж – исключение. Я, надеюсь, – тоже. Во всяком случае я сейчас пытаюсь думать, пытаюсь разобраться в происходящем. А прежде всего в самом себе.

Группа без паузы начала играть вторую песню. Музыканты не ждали аплодисментов, они рассказывали следующую историю, создавали следующее настроение. Длинноволосый клавишник, купающийся в лучах зелёного света, выводил красивую

замысловатую мелодию. Усатый барабанщик виртуозно манипулировал светящимися палочками. Второй гитарист нежно терзал свой инструмент. Бэк-вокалистки протяжно подвывали.

Я вспомнил ещё одно высказывание Аммагаммы: «Мир становится всё хуже и хуже день ото дня. Несмотря на кажущееся благополучие, человечество утрачивает человеческие качества. Мы превращаемся в бездушных киборгов». Это говорил тот, кто

действительно уже побывал в шкуре «сквиза». Тот, кто нюхнул бессмертия. Тот, кто в данный конкретный момент был таким же смертным, как и все прочие люди. Это говорил мультимиллионер, который в принципе мог бы не раздражать власть имущих своими

умозаключениями, а только греться на солнышке и получать от жизни одни лишь удовольствия. Что заставило его вернуться к тому, чем он когда-то раньше занимался, – будить спящее сознание толпы, открывать ей глаза? Да и слушают ли его люди? Слышат ли? Судя по битком забитому залу – да. Видимо, исчерпав иные способы влиять на перспективы развития общества, он снова решил стать, образно выражаясь, зеркалом, показывающим человечеству его незаживающие раны.

Между тем, отравленные реки, вырубленные леса, заваленные мусором города, дымящие трубы замелькали на видеоэкранах. Песня с едким сарказмом высмеивала тех, кто ради наживы не считается с природой, кто не заботится о завтрашнем дне. На сцене из темноты возник гигантский надувной хряк, его глаза-прожекторы начали шарить по залу. Дистанционно управляемый он медленно полетел над головами зрителей, сверху

испражняясь на них бутафорским калом. Толпа загудела от неожиданности и, видимо, от восторга.

Редж выплёвывал слова песни в публику, будто стрелял в неё из автомата. Гротесковый наряд Аммагаммы подразумевал некий собирательный образ скота-диктатора, ненавидящего собственный народ, грубо обращающегося с ним, но которому покорно внемлет бездумная послушная масса. Масса, с чего молчаливого согласия и совершаются все преступления на земле. Редж пел всем своим нутром. Выкладывался на сто процентов. Я увидел, как капельки пота выступили у него на висках.

Слегка покачивающийся в воздухе чёрный хряк теперь решил помочиться на публику, обильно поливая её струёй желтоватой жидкости. Народ ещё сильней возбудился. Крики ликования и смех заполнили зал.

Доиграв вторую песню, группа сделала короткую остановку. Нужно было немного отдышаться. Аммагамма поздоровался с аудиторией, спросил, нравится ли ей хряк, отпустил сальную шуточку насчёт больших яиц последнего. Пятно красного света

сосредоточило внимание присутствующих на каком-то мешковатом предмете. Мешок стал надуваться, расправляться, приобретать форму. И вот уже оказалось, что не мешок это вовсе, а ещё один надувной персонаж, быстро увеличивающийся в размерах. Появились огромные ноги, живот, руки, голова. И, наконец, во всей своей красе предстал четырёхэтажный Президент. Вместо лица у него была задница, и из этой самой задницы торчала толстенная сигара, испускающая кольца белого дыма. Публике Президент понравился. Раздались свист и улюлюканье.